По Ле Карре.
Элегия для двух голосов с оркестром
Первый голос
Когда случается провал операции и погибает один из сотрудников Цирка, то рутинная процедура — зачистка квартиры погибшего. Джерри знал протокол и не мог не восхищаться выдержкой мистера Хейдона. То, как он безупречно держал себя в руках, говорило о сильной воле. Даже Контрол сдался и раскис, но не мистер Хейдон, а ведь, казалось бы, как раз можно было ожидать, что мистер Хейдон не пойдёт на зачистку, да и вообще никуда не пойдёт этой ночью.
В квартире Джима было темно, тепло и чисто. Он недавно уехал и быстро собирался вернуться — в прихожей стоял велосипед, а рядом с обувницей на газете ждали чистки ботинки. Свет они не включили, вполне достаточно оказалось того, что проникал в незашторенные окна с улицы — от фонарей и автомобильных фар. Мистер Хейдон сухо отдавал приказы — так непохоже на его обычный шутливый тон — в спешке они оба метались по квартире, будто взломщики. Несколько раз Джерри замирал в нерешительности: сначала над письмами, затем над какими-то карандашными набросками, похоже, у Джима было привычка рисовать во время разговора, а такие рисунки живее прочего воскрешали в Джерри образ Джима Придо. Слишком интимны такие свидетельства чужой задумчивости, на листке из тетради или ежедневника мягкими не слишком уверенными штрихами был набросан мужской силуэт, Джерри в смущении отвернулся, надеясь, что мистер Хейдон заберёт листок, а также те немногие личные письма и фотографии, что нашлись на книжных полках. Потом, забрав все документы и личные вещи, они вышли на улицу и мистер Хейдон замкнул дверь, рассеянно просвистел какую-то мелодию, затем отдал Джерри ключи и, приказав нести всё в архив, быстро зашагал прочь, а Джерри долго ещё провожал взглядом его невысокую изящную фигуру в светлом пальто. Кажется, такой хрупкий, а какая выдержка. Старая гвардия — пример всему молодняку Цирка.
Второй голос
«Обычная процедура, Джим, после всего этого». За окнами учебного здания Сарата шёл дождь, оставалось только следить за каплями на стекле, но Джим это делал неделями, поскольку его оставили в покое очень быстро. Ему осталось есть, спать и смотреть, как вода с неба в стремлении отмыть грязную землю падает на стерильные стёкла Сарата. Здесь его встретили так, будто он на повышение квалификации приехал или просто никуда не уезжал. Джим раньше не знал, что такое бывает.
“Обычная процедура, Джим, после всего этого”, — Эстерхази помолчал, оглядывая голые стены комнаты. Говорить о прошлогоднем провале было почти неприлично. Джим молчал, глядя в пол. Эстерхази был слишком ярким после целого года без цвета и нескольких дней дождя в Сарате, от Эстерхази начиналась резь в глазах, смотреть на него было почти больно. Чёрные перчатки, чёрное пальто по фигуре, ботинки без единого пятнышка, бабочка вместо галстука. Всё это Джим мог легко вспомнить, Эстерхази всегда так одевался, поэтому смотреть и терпеть боль не было смысла. Был ли смысл слушать? Джим вдруг в смятении поднял глаза на говорившего и услышал: “...деньги и Алвис. Школа называется Терсгуд, там есть вакансия учителя французского, поедете, мистер Придо, назовётесь Джеймсом Эллисом. И забудьте...” Нет, у него на локтях не было никаких чересчур ярких цветных заплаток. Джим успокоился и вновь стал смотреть в пол. “...заслуженный отдых”. Судя по всему Эстерхази закончил и ободряюще улыбнулся, что наверняка вышло у него неубедительно. А теперь он встал и уже надевал шейный платок, пальто, перчатки. Джим следил за тенью, она протянула ему руку, Джим ей кивнул, тень, поколебавшись, ушла, освободив, наконец, место светлым теням дождевых капель на стекле. Хорошо, что не было цветных заплаток на локтях, этого бы Джим не выдержал.